Вин пригласил нас к низкому столу. Сам сел, скрестив ноги, спиной к теплой печи и знаком показал, где расположиться нам: Сьюзан слева от него, а мне – напротив.
Сьюзан достала сигареты и предложила Вину. Он принял. Она с кивком протянула мне. Я тоже взял. Она зажгла табак всем троим и положила пластмассовую зажигалку на стол. Пепельницей служил скрученный кусок стали, напоминавший осколок бомбы.
Я пыхнул дымом и положил сигарету в пепельницу. А мистеру Вину как будто понравилось "Мальборо лайт".
– Позвольте рассказать, каким образом я прочитал ваше письмо брату.
Сьюзан перевела, и Тран Ван Вин кивнул.
Я рассказал про Виктора Орта и организацию "Американские ветераны войны во Вьетнаме", подчеркнув, что гуманитарная программа организации помогает правительству Ханоя вести поиски пропавших без вести вьетнамских солдат. В моей интерпретации все выглядело несколько иначе, чем на самом деле: мы с Ортом превратились в активистов-ветеранов вьетнамской войны, и таким образом я случайно познакомился с родными убитого в Куангчи лейтенанта. Мне самому понравилась моя версия.
Дальше я объяснил, что родители лейтенанта были убеждены, что тот, кого упомянул в своем письме мистер Вин, и есть их сын. Я чуть-чуть поднаплел, но ведь я – ирландец из Южного Бостона. Мы там на это все мастера. Я ничего не сказал про свое управление и не упомянул имени лейтенанта, поскольку не знал его. Зато его знал Тран Ван Вин.
Вьетнамец слушал, а Сьюзан переводила.
В доме появилась женщина среднего возраста, не говоря ни слова, подошла к плите, где над очагом постоянно шипел чайник. Поставила три чашки на циновку, набрала из керамического сосуда щепоть чайных листьев и разбросала по чашкам. Затем черпаком наполнила их кипятком, поставила на плетеный поднос, подползла на коленях к столу и поклонилась нам.
Замечательная страна – ничего не скажешь. Я подмигнул Сьюзан, она в ответ показала язык.
Чайная церемония завершилась, и женщина исчезла.
Я пригубил напиток и улыбнулся:
– Отвратительно.
Сьюзан что-то сказала хозяину, и тот тоже улыбнулся. Выпил чаю, затянулся сигаретой и принялся поддерживать светскую беседу.
– Он спросил, – перевела Сьюзан, – любовники мы или нет. Я ответила, мы подружились, когда ты нанял меня в Сайгоне в качестве переводчицы. А потом сделались любовниками.
Вьетнамец слегка ухмыльнулся. Наверное, думал: "Седина в голову – бес в ребро".
– Мистер Вин удивлен, – продолжала Сьюзан, – как много американских ветеранов приезжают теперь на юг. Он читал об этом в газетах и видел в школе, где есть телевизор.
Я кивнул и подумал, что Банхин не совсем отрезана от внешнего мира. Это может оказаться важным, если подтвердятся мои подозрения по поводу убийцы.
Сьюзан и вьетнамец продолжали трепаться и закурили по новой. Я понимал, что так полагается – нельзя сразу приступать к делу, и все-таки начал терять терпение. Кто знает, кого еще может сюда занести?
– Вы позволите спросить, – обратился я прямо к Вину, – эта женщина ваша жена?
Сьюзан перевела, и он кивнул.
– А кто такая Май, которую вы упоминали в письме?
Сьюзан замялась, но все-таки перевела.
Вьетнамец поставил чашку, посмотрел прямо перед собой и заговорил, как бы ни к кому не обращаясь.
– Май погибла во время бомбардировок в Ханое в семьдесят втором году. Они поженились в семьдесят первом, когда он возвратился с фронта. Детей у них не было.
– Извините.
Вин понял и снова кивнул.
Они опять переговорили со Сьюзан, и она повернулась ко мне.
– Он женился во второй раз, у него семь детей и много внуков и внучек. Он спрашивает, а у тебя есть дети?
– Насколько мне известно, нет.
Сьюзан перевела односложно. Наверное, ответила: "Нет". С любезностями было покончено. И он задал вопрос.
– Мистер Вин спрашивает, – сказала мне Сьюзан, – с тобой ли то письмо, которое он написал брату?
– У меня была ксерокопия, – ответил я. – Но потерялась во время поездки. Я вышлю ему оригинал, если он скажет, как это сделать.
– У него в Дьенбьенфу есть племянник, – перевела она. – Можешь выслать туда.
Я кивнул.
Жаль, что у меня не было письма. Можно было бы сравнить то, что он написал, то, что перевели, и то, что я прочитал. Ничего, будем надеяться, вскоре выяснится и так.
Слава Богу, никто не предложил налить по второй чашке чаю, а москиты шарахались от сигарет Сьюзан и Вина.
– Старые раны вас беспокоят? – спросил я.
– Иногда, – ответил он. – После Куангчи я получил еще несколько ранений. Но ни одного настолько серьезного, чтобы вышибить из строя больше чем на месяц.
Вин показал на меня пальцем.
– Я не был ранен, – ответил я.
Сьюзан перевела, и он кивнул.
– Как вам удалось выбраться из Куангчи? – поинтересовался я.
– Я мог ходить, – ответил вьетнамец. – Всем, кто был способен передвигаться, приказали самостоятельно прорываться ночью. Я ушел рано утром, затемно, когда закатилась луна, брел один под ливнем, проскользнул в десяти метрах от американских позиций и скрылся на западных склонах.
Оставалось надеяться, что он захватил вещи убитого лейтенанта с собой.
Вин продолжал говорить, и Сьюзан переводила:
– Он думает, что мог пройти совсем близко от тебя.
– Так оно и было.
Все заулыбались, но веселым хохотом никто не разразился.
Пора приступать к делу. Я повернулся к вьетнамцу: