Ей захотелось осмотреть достопримечательности. Мы наняли машину с шофером и отправились в Океанографический институт. Посмотрели кучу всяких рыб в аквариумах и тысячу мертвых морских существ в стеклянных колбах. Заведения вроде этого используют все возможности сбора экспонатов – будь хоть прямое попадание артиллерийского снаряда.
Потом навестили башни чамов – зрелище немногим интереснее, чем замаринованные в колбах дохлые рыбешки. У Сьюзан оказалась брошюра, и она не преминула меня проинформировать, что "чамы – народ, принадлежащий к индусам и населявший эту местность с седьмого по двенадцатое столетие, а потом завоеванный этническими вьетнамцами, которые пришли сюда с севера".
– Захватывающе! – Скажите на милость, мог бы я выдать что-нибудь подобное, если бы перед этим не натрахался?
Храмовый комплекс чамов назывался По Нагар. Индусские статуи богов и богинь выглядели очень эротично – это меня немного развеселило. Огромные пенисы – по-чамски "линга" – и вагины – "йони". Из одной йони бил настоящий фонтан. Ничего подобного в католическом соборе не встретишь.
Часть дня мы исследовали окрестности, в том числе волшебное место под названием Бахо, где в уединенном лесу три водопада низвергались в три озерца. И пока мы сидели рядом с водопадом, опустив ноги в воду, Сьюзан разглядывала мой путеводитель.
– Поскольку тебе нравятся нудистские пляжи, я нашла еще один.
– Надеюсь, ты не считаешь, что я только о том и думаю, как бы поваляться голым на песке? Мне, например, очень понравился Океанографический институт.
– Нисколько не сомневаюсь. Но на нудистских пляжах тоже есть чему поучиться. Поехали.
Мы сели в машину, и Сьюзан велела таксисту поворачивать в Гонконг, который на поверку оказался выступающей в Южно-Китайское море высокой каменной грядой. Сверху открывался прекрасный вид на незапаханные поля на севере и Нячанг на юге. Солнце стояло над горами на западе, и вода отливала синими и золотыми красками.
– Очень красиво, – похвалил я.
Сьюзан подвела меня к огромному валуну с большим отпечатком ладони.
– Это оставил напившийся волшебник-гигант, когда падал на камни.
– Сколько же потребовалось рисового вина, чтобы накачать такого великана?
– Он увидел волшебницу, которая голой купалась на зачарованном пляже.
Я посмотрел вниз, но не заметил никаких волшебниц – ни голых, ни одетых.
– Тогда гигант встал, – продолжала Сьюзан, – сбежал на пляж. Похитил волшебницу. А потом произошло вроде как у нас вчера.
Мне казалось, что у нас произошло как-то по-другому, но я умею, когда требуется, держать язык за зубами.
– Несмотря на его агрессивное поведение, они полюбили друг друга и стали жить вместе.
– Замечательно. И были вечно счастливы?
– Нет. Боги рассердились на них за то, что они совершили.
– Эти боги обитают в Вашингтоне?
– Вроде того. Так вот, боги отправили волшебника в лагерь для перевоспитания.
– Так ему и надо!
– А волшебница ждала его столетиями.
– Верная дама.
– Да. Но ее сердце разбилось. Она решила, что возлюбленный больше никогда не вернется, легла и превратилась в камень. Видишь ту гору? – Сьюзан показала на северо-запад. – Она называется Нуйкотьен – Волшебная гора. Вершина справа – обращенное к небесам лицо. Средняя вершина – груди. А вершина слева – скрещенные ноги.
Я взглянул на гору. Да, при желании можно было вообразить, что это лежащая женщина.
– Однажды гигант вернулся, – продолжала Сьюзан, – увидел, что сталось с его возлюбленной. Ударил рукой по тому месту, где когда-то отпечаталась его ладонь, когда он подглядывал за волшебницей. А потом, сраженный горем, умер и тоже превратился в камень.
Я долго не отвечал.
– Печальная история.
– У всех любовных историй печальный конец. – Сьюзан помолчала и спросила: – Почему так происходит?
– Когда связь недозволенна, – ответил я, – и все вокруг обижены и раздосадованы, вот тогда история кончается печально, даже трагически.
Она посмотрела на Волшебную гору.
– Но самое главное, что влюбленные остались верны друг другу.
– Ты романтик! – рассмеялся я.
– А ты – прагматик?
– Никто еще не обвинял меня в прагматизме.
– Ты бы отдал жизнь за любовь?
– Почему бы и нет? Я рисковал по гораздо менее важным поводам.
Сьюзан поцеловала меня в щеку, взяла за руку, и мы начали спускаться со склона.
Вечером мы поехали в "Ана Мандара" – местечко, которое заметили по пути на причал, и заказали первоклассный ужин из приготовленных на западный манер вьетнамских блюд. Этим местом владел датский концерн, и посетители были в основном европейцы, но я заметил и несколько американцев.
Рядом с бассейном играл симпатичный оркестрик. Мы пили коктейли, танцевали и разговаривали, держась за руки.
– После того ужина в "Рексе" я поплыла домой как на облаке, – призналась Сьюзан.
– У меня было то же ощущение, – ответил я.
– Ты меня прогнал. Что, если бы я не вернулась?
– А разве тебе не приказали держаться подле меня?
– Только если тебе понравится мое общество или что-нибудь понадобится. А в противном случае мне надлежало испариться. Но я не собиралась этого делать. Хотела тебе позвонить. А потом решила вернуться и поужинать с тобой.
– Я рад, что ты так поступила, – ответил я, а сам вспомнил, что тогда ее поступок не показался мне внезапным порывом, как она сейчас представляла. Потом всплыли несоответствия в истории с Биллом и кое-что еще, где не сходились концы с концами. В безветренный день зашевелилась слоновья трава, и все ближе раздавались удары бамбуковых палок.