Сьюзан не ответила.
– Здесь теперь не так плохо, – продолжал я. – Мне понятно очарование этого места. Но вы заработали ученую степень. Так поезжайте в Америку и используйте ее как-нибудь.
– Я об этом задумывалась, – отозвалась Сьюзан и переменила тему. – Надо будет взять катер и прокатиться на острова.
Мы стояли в воде, держались за руки и смотрели на море и на черное небо.
В гостиницу мы вернулись, когда время подходило к двум ночи, и впускать нас пришлось охраннику. За конторкой никто не сидел, и нам не удалось проверить, не поступило ли каких-нибудь сообщений, – пришлось сразу подниматься на третий этаж.
Сначала мы зашли ко мне – факса не оказалось. Тогда отправились к ней. Сьюзан открыла дверь, и мы сразу увидели на полу лист бумаги. Она подняла его, прошла в комнату и зажгла свет. Прочитала и подала мне. Текст был такой:
Твое сообщение получено и передано в соответствующее место. Я очень обижен и зол, но это ты так решила – не я. Думаю, ты совершаешь громадную ошибку. Если бы ты не уехала в Нячанг, мы бы это с тобой обсудили. Но теперь поздно. – И подпись: – Билл.
Я отдал ей листок.
– Вам не следовало показывать это мне.
– Он такой романтик, – проговорила Сьюзан. – Но заметьте, не собирается тащиться в Нячанг.
– Вы очень суровы к мужчинам. Боюсь подумать, что вы наговорили обо мне в "Ку-баре".
Сьюзан взглянула на меня.
– Все, что я говорю о вас, я говорю вам.
Я почувствовал неловкость и огляделся. Ее комната была точь-в-точь как моя. На тумбочке у кровати лежал снежный шарик, в открытом алькове висели ее вещи.
– Вам дали мыло или шампунь? – спросил я.
– Нет. Но я все привезла с собой. Забыла вас предупредить.
– Ничего, завтра куплю.
– Возьмите половину моего куска мыла.
Когда я заговорил о мыле, то совсем не это имел в виду. И мы оба это поняли.
– Отлично... Вот что...
Она обняла меня и прижалась лицом к груди.
– Прежде чем я уеду, наверное, стоит об этом подумать. Хорошо?
– Да.
Мы поцеловались, и я было подумал, что она уже все решила. Но в этот момент Сьюзан отстранилась и сказала:
– Ну ладно... Спокойной ночи. Завтрак в десять?
– Отлично. – Я не люблю долгих прощаний и поэтому сразу повернулся и ушел.
У себя в комнате я снял рубашку, стянул с себя мокрые брюки и закинул на одну из свободных кроватей.
Выставил на балкон стул, сел, положил ноги на перила, смотрел на ночное небо и зевал. Ветерок доносил с пляжа музыку и голоса, волны шуршали по песку. Я ждал, не раздастся ли стук в дверь, но никто не постучал.
Мысль перескочила в май 1968-го, когда я приехал сюда и меня заботило одно – остаться в живых. Как многим людям среднего возраста, которым пришлось побывать на войне, мне иногда начинало казаться, что война заключает в себе некую абсолютную и честную простоту, некое почти трансцендентное качество, которое мобилизует разум и тело, как ничто другое. Но это ощущение мне больше не дано испытать.
Однако, несмотря на выбросы адреналина, жизненный опыт, ослепительные вспышки прозрения и света, война, как наркотик, взимает свою мзду с разума, души и тела. Наступает минута, когда нет сил возвращаться домой и приходится платить по счету за то, что научился плевать в глаза смерти.
Я смотрел на звезды и думал о Синтии, о Сьюзан, о Поле Бреннере и его третьем акте во Вьетнаме.
А потом лег в кровать, опустил москитную сетку, но заснуть не мог, и в голове у меня отстукивали такт слова: «Солнце село, день прошел, / Все на свете хорошо, / Мирно спят поля, леса, / Воды, реки, темный лог, / Знаем мы, что с нами Бог».
Я вышел на веранду в десять часов. Сьюзан уже сидела за столиком, на котором стоял кофейник, и читала "Экономист".
На веранде завтракали еще несколько человек – все без исключения белые, – и я решил, что в этот момент на меня не обращен взор министерства общественной безопасности. Ведь на этот день я не планировал никакой антиправительственной каверзы.
Мудрые головы в Вашингтоне предусмотрели неделю, в течение которой бывший ветеран Пол Бреннер должен был доказать свою невиновность в качестве обыкновенного туриста. Обычный прием: кратковременные наезды за тридевять земель, как правило, вызывают подозрение у иммиграционных властей и таможенников. Так же как выданные за несколько дней перед дальними путешествиями визы. В этом полковник Манг прав. Но теперь уже ничего не поделаешь.
Я подсел к Сьюзан.
– Доброе утро.
Она отложила журнал.
– Доброе утро. Как спали?
– Один.
Она улыбнулась и налила мне кофе.
На ней, как и на мне, были свободные брюки цвета хаки и темно-синий пуловер без рукавов.
Утро выдалось погожим: температура около семидесяти пяти, на небе ни облачка. Подошел официант.
– У них только два завтрака, – перевела мне Сьюзан, – вьетнамский и западный: либо суп фо, либо яичница. Что такое болтунья, они не знают, так что заказывать бессмысленно.
– Яйца.
Она перевела на вьетнамский.
– У вас есть горячая вода? – спросил я ее.
– Забыла вам сказать. Над туалетом висит бойлер. Неужели не заметили?
– Я решил, что это деталь туалета.
– Нет. Там есть выключатель, и он нагревает около десяти галлонов воды. Только надо немного подождать. Но в десять часов бойлеры обесточиваются.
– Не важно. Все равно у меня нет мыла.