Когда мои глаза привыкли к полумраку, я различил вдоль стен сложенные подвесные койки и одеяла на них, а на полу плетеные бамбуковые корзины и коробки. В середине комнаты на черной циновке стоял низкий стол без стульев.
В дальнем углу размещалась мазаная глиняная кухонная плита, в топке которой мерцали тлеющие угли. Справа от нее у стены на небольшом алтаре горели благовонные палочки и стояли фотографии в рамках. А еще правее на стене висел плакат с изображением Хо Ши Мина, вьетнамский флаг и наградные грамоты под стеклом.
Я огляделся и убедился, что в доме никого не было.
– Он сказал, что это дом Тран Ван Вина и его надо ждать здесь, – перевела мне Сьюзан.
Мне не понравилось, что меня заперли в четырех стенах, однако жаловаться было поздно. Так или иначе, наше путешествие подошло к концу.
– А он не сказал, где здесь бар с напитками? – спросил я.
– Нет. Но разрешил мне курить. – Сьюзан подошла к очагу, сняла рюкзак, села на коврик и щелкнула зажигалкой.
Я тоже снял свой рюкзак и поставил рядом с ее. Крыша у дальней стены была на высоте всего шести футов. Я кое-чему научился у вьетконговцев и теперь достал из-за пояса пистолет и вместе с двумя запасными обоймами сунул между слоями на скате.
– Неплохая мысль, – похвалила меня Сьюзан. – Я подумала, что мы сумеем отговориться от чего угодно, но только не от оружия, если его у нас найдут.
Я не стал комментировать ее непомерно оптимистическое высказывание и вместо этого спросил:
– Что ты сказала этому малому?
– Его зовут Хием, – объяснила она. – Он здесь сельский учитель. С твоей подачи я сказала ему, что мы канадцы, военные историки, приехали из Дьенбьенфу, изучаем американскую войну. Еще сказала, будто в Дьенбьенфу нам посоветовали осмотреть здешний монумент. Сама придумала.
– У тебя на это большой талант.
– А еще – будто слышала, что в долине На живет много ветеранов войны. Но нас особенно интересуют те, кто участвовал в новогоднем наступлении шестьдесят восьмого года и в боях за Куангчи. – Сьюзан затянулась и продолжила: – Однако этот Хием не мог назвать никого, кроме себя. Сам он воевал в Хюэ. Я притворилась, что расстроена, и сказала, будто слышала в Дьенбьенфу о Тран Ван Вине – храбром солдате, который был ранен в Куангчи. – Она подняла на меня глаза. – Я больше не хотела болтаться там на площади и решила идти напролом.
– И что, мистер Хием клюнул?
– Кто его знает. Вроде бы и не очень. Но почувствовал гордость, что о Банхин хорошо отзываются в Дьенбьенфу. Сам он тоже из Транов и нашему Вину какая-то дальняя родня.
– На этом памятнике много погибших и пропавших без вести людей по фамилии Тран. Хорошо, что мы с тобой канадцы.
Сьюзан попыталась улыбнуться.
– Надеюсь, что он все же мне поверил.
– Не обозлился, скорее всего поверил. Когда в следующий раз получим задание во Вьетнаме, прикинемся швейцарцами.
Сьюзан закурила новую сигарету.
– Нет уж, пришлешь мне отсюда открытку. А я побуду где-нибудь еще.
– Ты все отлично сделала, – похвалил я ее. – И если мистер Хием побежал за солдатами, это не твоя вина.
– Спасибо.
– А что, Тран Ван Вин живет здесь или приехал на праздник? – спросил я.
– Хием сказал, что это его дом и он живет здесь все время.
– А где же он сейчас?
– Вроде бы отправился провожать родственников.
– Значит, вернется в хорошем настроении. Когда его ждать?
– Когда придет автобус из Дьенбьенфу.
Я посмотрел на изображение дядюшки Хо.
– Как ты полагаешь, это ловушка?
– А ты?
– У вас, канадцев, дурная манера отвечать вопросом на вопрос.
Сьюзан вымучила улыбку и снова закурила.
А я подошел к алтарю и в проникающем из окон тусклом свете стал рассматривать фотографии. На всех снимках были изображены молодые мужчины и женщины – от двадцати до двадцати пяти лет.
– Похоже, здесь не доживают до старости, – предположил я.
Сьюзан тоже посмотрела на снимки.
– Вьетнамцы ставят на алтарь фотографии покойных в расцвете лет, до какого бы возраста они ни дожили.
– Вот как! Значит, если бы я был буддистом и умер сегодня, им пришлось бы ставить фотографии, которые сделала ты?
Она улыбнулась:
– Пожалуй, позвонили бы твоей матери и попросили прислать что-нибудь из более юного возраста. Семейный алтарь, – добавила она, – это скорее не буддизм, а поклонение предкам. Отсюда и путаница. Вьетнамцы, которые не исповедуют католицизм, а называют себя буддистами, часто практикуют древние верования. Плюс конфуцианство и даосизм. Здесь это называют «тройной религией».
– А я уже насчитал четыре.
– Я же тебе сказала, что все это очень запутано. Но ты католик. Так что тебе не о чем беспокоиться.
Я посмотрел на маленькие фотографии – многие изображенные на отпечатках мужчины носили форму. Не оставалось сомнений, что один из них – Тран Кван Ли. Он хоть и считался без вести пропавшим, но после того, как тридцать раз пропустил Тет и не приезжал на праздник, родные наверняка решили, что он погиб.
У нас еще было время образумиться.
– Если подсуетимся, через пять минут будем на нашем "БМВ", – сказал я Сьюзан.
Она ответила сразу, ничуть не колеблясь:
– Понятия не имею, кто войдет через эту дверь. Но мы оба понимаем, что не двинемся с места, пока кого-нибудь не увидим.
Я кивнул.
– Как ты хочешь повести наш разговор с Тран Ван Вином? – спросила она.